В этой статье мы вспоминаем команды НБА, за которые переживали все.
«Селтикс» сезона-2007/2008
Объект обожания: Кевин Гарнетт
Уникальность: Случай «Селтикс»-2008 не имеет аналогов в истории НБА: никогда до этого не случалось так, чтобы команду собирали за одно межсезонье, выменивали звезд на кучу невнятных персонажей и при этом умудрялись не просто стать претендентом, а выиграть титул в качестве главного фаворита. Но уникальность все же в другом – обычно подобным попыткам собрать команду мечты и взять титул «по-быстрому» сопутствует ненависть, выскочек, нуворишей и обманщиков не любит никто. Здесь же было все иначе.
Иначе потому, что за каждым, кто представлял «Бостон» в том сезоне, тянулась длинная цепочка из разочарований и неудач. Пол Пирс всю жизнь балансировал на грани обмена, но продолжал отдавать себя в бедовой команде. Рэй Аллен привлекал всех сочетанием таланта и подчеркивающей его отличие от главного антагониста скромностью. Кевин Гарнетт почти десятилетие терпел удары судьбы в лице безобразного менеджмента «Миннесоты». Да и сам «Бостон» к тому моменту уже больше 20 лет претерпевал разнообразные проделки «проклятья Лена Байаса» – смерти игроков и символических фигур для истории клуба, проколы на драфте, посланца из баскетбольного ада по имени Рик Питино… В 2007-м было ощущение, что после всех мытарств им всем дали шанс побороться за то, что они давным-давно заслужили.
Им сопереживали еще и потому, что настоящая сила тех «Селтикс» состояла не в наличии трех суперзвезд, а совсем в другом – в особенной философии и готовности игроков ее воспринять, из которой и родилось все остальное. Предложенный Доком Риверсом тезис африканского понимания единства «убунту» («я являюсь тем, кто я есть, благодаря всем остальным») стал каркасом, в который вписалось очень много факторов: некоторые из них можно было предугадать, другие оказались спонтанными. Здесь были и особенные отношения между тремя ветеранами-лидерами, их готовность изменить свою игру ради остальных (сосредоточиться на том, что получается лучше всего – для Гарнетта, пожертвовать универсальностью и превратиться в узкопрофильного игрока – для Аллена, взять лидерские функции – для Пирса), неожиданный прогресс Рондо, революционная защита Тибодо и практически идеальное попадание ролевых игроков в свои амплуа. Суть этих «Селтикс» была не столько в «Трио», сколько в том, что вокруг них образовался органичный коллектив, который функционировал практически идеально. Когда требовалось, удар на себя принимали то одни, то другие игроки, и практически каждый умудрился внести вклад в завоевание титула – и постепенно обретший себя в качестве основного центрового Перкинс, и оказывающиеся Х-факторами в важнейших матчах Пи Джей Браун и Леон Поу, и взрывающий своими бросками Эдди Хауз, и Сэм Кэсселл, помогший своим опытом. Магия «убунту» подарила удивительный феномен, когда сумма игровых достоинств команды превосходила достоинства игроков, просто сложенные вместе.
«Голден Стэйт» конца 80-х-начала 90-х
Объект обожания: Run TMC
Уникальность: Все любят победителей. «Уорриорс» эпохи Run TMC запомнились лишь одним относительно заметным успехом (в первом раунде над «Сперс» Дэвида Робинсона), но мало кого обожали так, как их.
Более того, вместе троица из Криса Маллина, Митча Ричмонда и Тима Хардуэя провела лишь 148 матчей, из которых выиграла всего 72. Любовь к ним можно считать столь же иррациональной, как и игру «Голден Стэйт» под управлением Дона Нельсона.
Приехав их «Милуоки», «безумный профессор» получил в свои руки лабораторию, где мог без всякого давления заниматься творчеством, подрывающим все основы баскетбола. «Голден Стэйт» не знал слова «защита» – их оборонительные построения сводились к наличию под кольцом восьми футов Манута Бола. «Голден Стэйт» не ориентировался на звезд – костяк команды образовали будущие члены Зала славы, но на тот момент мало что заставляло предугадать, что их карьеры сложатся именно так: Маллин лечился от алкоголизма, Хардауэй искал бросок, Ричмонд явно уступал лучшим представителям своего амплуа. «Голден Стэйт» играл не по схемам, а ориентируясь на метабаскетбольную философию: «У нас, конечно, были какие-то комбинации, но мы ими редко пользовались», – всегда говорил Маллин. С Run TMC Нельсон довел до ума самый смелый из своих экспериментов – развил систему ран-н-ган до его максимума и породил команду, которая была воплощением стихийной атаки.
То, что эта история не жизнеспособна, Нельсон и боссы «Голден Стэйт» поняли довольно быстро – Ричмонда скоро поменяли, а вскоре лаборатория профессора получила в свое распоряжение модель, которую можно назвать «тотальным атакующим баскетболом» – Крис Уэббер должен был помочь превратить «ран-н-ган» в систему нового типа. Но последующий провал и иллюзия того, что могло бы быть, лишь упрочили миф Run TMC как о ярчайшем празднике баскетбола, символе идеальной игры.
Для тех, кто не был свидетелем этого явления, объяснить феномен тех «Уорриорс» не так-то просто. Вот только по одной причине: кажется, что именно они, пионеры современного скоростного, построенного на импровизации и сверхъестественной «химии» между лидерами баскетбола, подали лиге идею изменить правила, чтобы и другие могли хоть как-то приблизиться к идеалу. Тогда 162 забитых очка при 158 пропущенных казались именно идеалом.
«Никс» начала 70-х
Объект обожания: Уолт Фрэйзер
Уникальность: Как потом объяснял Фил Джексон, секрет «Никс» 70-х – это философия Реда Хольцмана, его учителя, у которого самый великий тренер в истории игры понабрался всяких банальностей, вроде бы и не имеющих никакого отношения к баскетболу. «Пароль для нашего нападения звучал как «найди передачей открытого игрока». В защите – «следи за движением мяча», – всегда объяснял Джексон. Все его книги и рассказы о Хольцмане полны подобными же расплывчатыми формулировками: «Мы» больше, чем «я», «Внимание – самое важное», «Не дай гневу ослепить себя»… как и сам Джексон, если исходить из его философии, Хольцман выглядит несколько абстрактно и нежизненно. И от всего этого можно было бы отмахнуться, если бы под руководством тренера «Никс» не родилась одна из первых команд, выглядящих как единое целое.
Особенность «Нью-Йорка» 70-х, освобожденного от столь скрупулезного разглядывания болельщиками, состояла в том, что это единство всегда представлялось чем-то естественным и проистекающим из магии человеческих отношений. «Никс» всегда казались командой друзей, связанных чем-то большим, чем просто принадлежностью к одному клубу. И как их взаимная симпатия работала за пределами площадки, так ее баскетбольный вариант откликался на паркете: так на фоне команд с большими трио, доминирующими центровыми, забивающими по много звездами, появилась первая команда, которую определял не конкретный лидер, а коллективное сознание. Наверное, именно поэтому определяющим моментом для нее и стал вроде бы совершенно бессмысленный эпизод: выход травмированного центрового на несколько минут – в итоге заслонивший собой 36 и 19 передач Уолта Фрэйзера.
«С самого начала было понятно, чего хочет Ред. Ему было нужно, чтобы мы хорошо ладили друг с другом и чувствовали себя частью команды, даже находясь на скамейке. Как-то раз во время тайм-аута в концовке игры я дурачился в конце скамейки со вторым центровым Нэйтом Боуманом. Тут Ред подбежал ко мне и схватил меня за шкирку:
– Сколько времени осталось, Джексон?
– Минута и двадцать восемь секунд.
– Нет. Сколько времени осталось на атаку?
– Эээ, понятия не имею…
– Так вот ты обязан это знать, потому что можешь вернуться в игру. А если ты этого не знаешь, то можешь попасть впросак. Чтобы больше такого не было».
Связь, объединяющая бескомпромиссного громилу Рида, интеллигента Брэдли, весельчака ДеБушера, притягательного стилягу Фрэйзера и хиппи Джексона, (как выяснилось спустя много лет), вовсе не была естественной, а потребовала множества усилий от тренера Хольцмана. Тот верил в защиту и командные ценности и всеми силами пытался заразить своей философией игроков – те либо заражались, либо вылетали вон, как произошло и Уолтом Беллами, не переставшим увлекаться собственной статистикой в ущерб командной игре. Когда он решил эти задачи, нападение, которое и обворожило болельщиков, зачарованно считающих необязательные передачи, родилось само. Хольцман даже не предлагал комбинаций, просто настаивал на движении мяча и на том, чтобы броски равномерно распределялись между командой.
«Бостон» середины 80-х
Объект обожания: Лэрри Берд
Уникальность:
Моя любимая история про болельщиков «Селтикс».
После одного из матчей в 83-м в Бостоне толпа пыталась окружить автобус с игроками «Филадельфии».
Водитель сказал Билли Каннингему:
– Либо мы поедем через них, либо…
Каннингмен не раздумывал ни секунды:
– Поезжайте.
…
«Селтикс» либо ненавидели за грубость, драки, надменность Берда, бостонский расизм и шеннаниганы Ауэрбаха, либо обожали за умную игру, универсальность, гений Берда и бостонский расизм.
…
«Я бегаю за ним неотступно, пытаюсь не дать ему получить мяч, а Лэрри только и делает, что кричит своим: «Я открыт! Быстрее давайте мне мяч, пока никто не видит, что меня не держат!» Затем он бьет меня локтем в лицо и бросает через меня. После чего поворачивается к моему тренеру и говорит: «Тренер, вам надо убрать этого бедолагу и выпустить кого-нибудь, кто будет меня держать, а то это слишком легко, я не могу быть до такой степени открыт» (Деннис Родман).
…
Когда болельщики «Бостона» начинают описывать игру «Селтикс» Лэрри Берда как зрелищную, рука тянется к лицу. Хотя…
«Селтикс» оказались на вершине в трех странных категориях: самая белая пятерка (Уолтон, Берд, МакХэйл, Эйндж, Уэдман, а Сиктинг, Кайт и Карлайл на скамейке); самая нелепо выглядящая команда и чемпион мира по несуразным празднованиям. Кульминацией этого стала незабываемая смесь как бы объятия/как бы приветствия между Уолтоном и МакХэйлом в концовке 6-го матча финальной серии 86-го. Просто взрыв ненормально длинных конечностей, гигантских зубов, ужасных причесок, волосатых подмышек и концентрированной чудаковотости. Удивительно, как они умудрились не удариться головами и не потерять сознание»…
С точки зрения современного баскетбола «Бостон» больше напоминал питона, лениво подтягивающего кольца атаки, чтобы сжать жертву. Два четвертых номера, два защитника, не бросающих из-за дуги – непереводимое слово spacing еще не пришло в баскетбольный словарь, так что «Селтикс» устраивали в зоне соперника невыносимую толкучку и много импровизировали, отталкиваясь от хитроумности МакХэйла под щитом, огневой поддержки Эйнджа и Джонсона и гения Лэрри Берда. Это было очень умно, изменило баскетбол и стало символом, возможно, лучшей команды в истории баскетбола. Но, как кажется, не это принесло ей всеобщее обожание.
Скорее, «Селтикс» 80-х – идеальное воплощение «кельтского духа» в его простонародном понимании. Свои белые (и рыжеволосые) парни, выходящие на паркет с мыслями «А если что, можно и в морду дать». Берущие не атлетизмом, а смекалкой. Играющие через травмы и боль. С немногословным лидером, помешенном на результате и на безжалостном подавлении соперников. Суровые и правильные. С колоритным боссом. И все это в игре, в которой традиционно доминировали чернокожие.
…
Ауэрбах: «Ребят, я-то тут при чем? Я не набрал ни одного очка».
Билл Расселл: «Да, но ты вроде как собрал вместе всех этих парней, чтобы они набирали очки».
Лэрри Берд: «Ну, то есть ты хочешь сказать, что тебе переплачивают?»…
«Филадельфия» начала нулевых
Объект обожания: Аллен Айверсон
Уникальность: Все любимые команды объединяет одно: либо их целостная игра, либо отношения за пределами площадки, либо внутренняя четкая иерархия и распределение ролей всегда демонстрируют их целостность. В «Филадельфии» тоже существовала иерархия, но она выглядела примерно так: Аллен Айверсон – какие-то мужики, приезжавшие его тренировать – какие-то ребятки, с которыми он выходил на площадку – Тео Рэтлифф – Дикембе Мутомбо – …- менеджеры – … гардеробщики –… кассиры –… уборщики – Билли Кинг. Короче, Аллен Айверсон и все остальные.
Благодаря такому соотношению невероятные ощущения от баскетбола Айверсона усиливались многократно. Не признающий авторитетов «малыш» оказывался один против всего мира и с радостью принимал этот вызов. В одиночку разбирал на запчасти лучшие защиты, не делал никаких скидок на своих скромные габариты, получал удар за ударом, но продолжал подниматься и двигаться дальше. А главное – постоянно участвовал в конфронтации со всеми: Дэвидом Стерном, полицией, соперниками, судьями, тренерами… Возможно, частично это объяснялось определяющими чертами эпохи (на рубеже веков обычно возникает традиционная потребность в чем-то иррациональном, в баскетбольном смысле это усиливалось поисками наследника Майкла Джордана), но скорее всего, тут дело в самом феномене Аллена Айверсона, аналогов которому не будет никогда. Бывший заключенный, самый влиятельный чернокожий баскетболист в истории, человек, преданный семье и друзьям, бунтарь, идущий против системы, маленький воин с большим сердцем – баскетбольный Гарри Поттер и принес это иррациональное, заставив всех полюбить совсем не выдающуюся «Филадельфию».
Это, наверное, и можно считать его главным достижением. Айверсон символизировал ровно те явления, которые обычно осуждались: стопроцентный освобожденный от любых примесей индивидуализм, устойчивая иллюзия если не лени, то чего-то, являющегося противоположностью трудолюбия, нежелание принимать командные ценности, а также вспыльчивость, исключающая какую-либо самоиронию и делающая его самым страшным человеком в НБА. И на какое-то время он заставил всех отказаться от стереотипов и сопереживать его войне, которая изначально была обречена на поражение. Когда произносишь все это вслух, то и сам не веришь. Но именно так и было.
«Санс» середины нулевых
Объект обожания: Стив Нэш
Уникальность: Чарльз Баркли, конечно, скажет, что Майк Д’Антони не придумал ничего нового, и все, что делали «Санс» в середине нулевых, было придумано задолго до него. Только именно пример «Финикса» для многих оказался достаточно убедительным для того, чтобы поверить в возможности смолл-болла, популяризовать и возродить это явление в дальнейшем. Впервые за очень долгое время ран-н-ган в исполнении бедовых защитников предстал чем-то, что не стыдно было показать и в плей-офф. Сейчас можно сколько угодно умничать, говоря об иллюзорности этого ощущения, но это самообман: тогда можно было сомневаться в MVP Стива Нэша, подозревать коварные намерения Раджи Белла, оправдывать Роберта Орри и проклинать Сарвера, но все остальное оставалось выше любых предположений. «Финикс» ворвался на вершину веселым ветерком «семи секунд и меньше» и был близок к тому, чтобы убрать с дороги более традиционных оппонентов.
Потому и кажется, что секрет обожания «Санс» – именно в этой «революционности».
Белый – да еще и канадский – до еще и лохматый – разыгрывающий, конечно, добавлял интереса. Карьера Амаре Стаудемайра в тот момент еще заставляла фантазировать. Самый быстрый баскетболист мира задирал планку скорости. Борис Дьо бросил вызов всем диетологам мира, став лучше только после того, как набрал лишний вес. Бросок Матрицы подчеркивал, что в мире глупо искать совершенства. И даже Тим Томас проявил себя хоть в чем-то, кроме упоминаний во всяких курьезных рейтингах.
В общем, у «Финикса» было чем очаровать публику, но исключительным явлением их делала именно система, связавшая лихое нападение с конкретными результатами.
«Сперс» после поражения от «Мемфиса»
Объект обожания: все
Уникальность: «Сперс», конечно, изменились, но если вдуматься, то не настолько сильно, чтобы из бескомпромиссной ненависти бросаться в крайность безграничной любви. Акценты сдвинулись в сторону нападения, когда-то существующая по остаточному принципу атака стала образцом высокого искусства, выяснилось, что у Грегга Поповича есть чувство юмора, Брюс Боуэн перестал быть терминатором, а оказался майкой под сводом. Вот только этого все равно кажется недостаточным.
По сути же, гребанные «Сперс»-то ни фига не изменились. С тем же убийственным спокойствием, совершенно не вяжущимся со спортом и околоспортивной движухой, с той же неторопливой настойчивостью, с тем же пониманием необходимости работать и прогрессировать, а не рвать жилы и совершать подвиги, они продолжают долбить свой камень и верить и в руководителей, и в силу сто первого удара. Только теперь это встречает всеобщее обожание, расхваливается на все лады и возносится в качестве идеала.
Это обожание сами они воспринимают с тем же равнодушием, с каким раньше встречали поношение и ненависть. Понятно, что любить их сейчас попроще. Попович из выбешивающего ворчливого вояки с армейским юмором превратился в обожаемого ворчливого вояку с армейским юмором. Тим Данкан приучил упоминать «величие» в одном предложении со своим именем. Джинобили обтрепался жизнью – облысел, повстречался с жалостью к себе и перестал совершать пробежки в каждой второй атаке. Добавился многонациональный колорит. «Серость» и «будничность» превратились в воспеваемый образ команды как семьи. Ну и так далее.
Только это все не то. «Сперс», конечно, изменились, но в самой своей сути остались теми же самыми. Изменились как раз не они – изменились мы и окружающий мир. А педантичные каменотесы из Техаса били, били и, наконец, пробили и преграду к сердцам тех, кто раньше смотрел сквозь них.
Интерес к «Сперс», теперь совершенно уникальным и постоянно акцентирующим внимание на своей отличности от остальных, обусловлен в том числе и резким изменением ситуации в лиге. Унылые нулевые остались в прошлом, и лига подошла к эпохе максимального расцвета (прежде всего, в плане насыщенности талантами): потребность в коллективности, в командном баскетболе, в забвении себя ради чего-то общего постоянно растет на фоне решений, мелодрам, бесконечного ДеМаркуса и Гэя, локаутов, вызванных сумасшедшими переплатами, обменами, спровоцированными не нуждами команды, а экономическими соображениями. Среди мира супергероев, раздутых эго, импровизаторов, которые сводят тренеров с ума, Грегг Попович построил свой маленький старорежимный оазис, где в комфортных условиях дисциплины, порядка и верности командному духу воспитываются не только игроки, но и тренеры.
Важно при этом понимать, что олдскульная помешанность Поповича на дисциплине, на терпении, которое точит камень, на видении команды как большой семьи (если угодно, с мафиозными коннотациями) не мешает ему самому развиваться. В работе над собой состоит определяющая концепция существования клуба: здесь создаются условия не для побед, а для роста и умения развить в себе те качества, которые помогают не тебе лично, а всем остальным. Без этого он не задержался бы в лиге, даже несмотря на великолепную придумку с эксплуатацией более настроенных на подчинение тренеру легионеров. В этом и состоит парадоксальность «Сан-Антонио», построенного на ветхозаветных идейных принципах и одновременно обкатывающего передовые тактические решения в том, что касается именно баскетбола. Когда-то признававшийся в ненависти к трехочковым броскам Попович создал безупречную машину, держащуюся на трех базовых принципах: пик-н-ролле, создании оптимального пространства в атаке и идеального соотношения бросков (открытых трехочковых или бросков из-под кольца – драйв-энд-кик). Совершенно точно, что ни модерновость нападения была бы немыслима без усмиренного коллективного сознания, ни усмирение в современных условиях не вышло бы так гладко без такого логичного распределения ролей и функций. «Сперс» прекрасны как раз этим – стоя одной ногой в прошлом, а другой в будущем, они и выглядят одновременно и посланцами высокотехнологичного баскетбола, и хранителями древней мудрости.
«Сакраменто» начала века
Объект обожания: Крис Уэббер
Уникальность:
10 факторов, сделавших «Кингс» самой любимой командой 21 века:
– обладатель самой большой харизмы в баскетболе
– связка умных пасующих «больших», выведших комбинационную игру на иной уровень
– Джейсон Уильямс
– модель «идеального баскетбола», поглотившего эго и подчеркнувшего главные достоинства игроков
– неожиданно возникшие бешеные болельщики
– реализация принципа «баскетбол как высшая форма искусства» на ежедневной основе
– создание образа баскетбола как какой-то забавы, дарящей радость, а не борьбы, сопровождающейся кропотливым трудом
– ощущение полной нереальности происходящего
– соперничество с самой ненавистной командой своего времени
– образ мучеников, созданный после поражения от самой ненавистной команды своего времени
«Лейкерс» эпохи «Шоутайм»
Объект обожания: Мэджик Джонсон
Уникальность: Термин «Шоутайм» может быть обманчивым: в нем слышится некая спонтанность, яркая, но бестолковая игра на публику, вторичность результата, склонность к пижонству – в общем, все то, что не имеет практически ничего общего с «Лейкерс» 80-х. Феномен «Шоутайм» гораздо многостороннее. Он строился на диаметрально противоположных ценностях – дисциплине, доверии к системе и максимально эффективном использовании атлетического превосходства – и позиционировал само «шоу» совсем иначе. В данном случае «шоутайм» – это, скорее, явление эстетическое по сути, а не по содержанию: волшебные передачи Мэджика, страстные падения за мячом, небесный крюк Джаббара, неземная резкость Уорти – это лишь детали, фокус же в тотальном подавлении соперника, его полном уничтожении – в отрывах, на щитах, в защите – с применением всех средств. Это шоу в таком гладиаторском смысле: самое главное здесь – предвкушение момента, когда можно будет повернуть ладонь большим пальцем вниз.
Именно поэтому «Шоутайм» – это лишь вопрос грамотной упаковки в расчете на потребителя.
С одной стороны, здесь были помешенный на результате разыгрывающий, начинавший свой день с чтения газет о Лэрри Берде; самая безотказная машина по набору очков в баскетболе с мусульманским именем; подавлявшие соперников зашкаливающим атлетизмом форварды; и ролевые игроки, расцветавшие под присмотром Мэджика, который воспринимал быстрые атаки как повод набросать удивительное полотно. Тут исключались дурачества, позерство и еще что-либо, что могло хоть как-то повлиять на результат – лишь несколько раз из 12 лет, проведенных в лиге, Джонсон пролетал мимо финала, и каждый раз считался беспрецедентной трагедией. А тренер в итальянских костюмах уничтожал себя и подопечных, изматывая себя и их болезненным перфекционизмом.
С другой стороны, частью происходящего на паркете действа становилась и небаскетбольная составляющая, выдуманная Джерри Бассом. «Лейкерс» превратились в главную достопримечательность Лос-Анджелеса, Форум – в место, гарантировавшее хорошее настроение, улыбки и опьяняющие эмоции. Голливудские звезды на трибунах, первые чирлидерс в НБА, VIP-бар с девушками, развлекательные программы, то ли дополняющие баскетбол, то ли конкурирующие с баскетболом – арена «Лейкерс» перестала быть исключительно спортивным стадионом и превратилась в главный развлекательный центр города. Так и сама команда постепенно трансформировалась в олицетворение беззаботного духа солнечной Калифорнии, а улыбка Мэджика – в символ и «Лейкерс», и Лос-Анджелеса, и всей той околобаскетбольной инфраструктуры, созданной по образу особняка Плейбоя, но ставшей масштабным культурным явлением.
«Буллс» конца 90-х
Объект обожания: Майкл Джордан
Уникальность: Майкл Джордан оставался главным популяризатором НБА на всех этапах карьеры, но между его «Чикаго» начала 90-х и его «Чикаго» конца 90-х есть существенные различия.
Во-первых, изменился он сам. Вернувшись после бейсбола, Джордан предстал и немного другим баскетболистом – более мудрым и в гораздо меньше степени играющим за счет физики – и немного другим человеком – более терпеливым по отношению к партнерам, тренерам и прессе.
Во-вторых, изменилась конъюнктура. В начале 90-х представлялось, что баскетбол не просто взлетел, но и продолжит развиваться теми же грандиозными темпами. Лига казалась перегруженной талантами – наравне с переживающими пик карьеры Мэджиком Джонсоном, Уорти, Уилкинсом, детройтскими парнями и многими-многими другими, появлялось и множество других звезд. Даже после трех титулов уход Джордана не стал трагедией, подобной уходу Мэджика Джонсона. В конце 90-х выяснилось, что Майкл Джордан – это наше все. И нужно не только максимально продлить его карьеру, но и найти ему двойника.
В-третьих, изменилось и отношение к нему. Джордан начала 90-х виделся несносным мальчишкой, пугающим лезущей из него неуступчивостью, возмущающим потребительским отношениям к партнерам, заподозренным бог знает в каких историях. После возвращения все уже понимали, что речь идет о величайшем спортсмене всех времен, каждый шаг которого находится уже не в нашей плоскости, а сделан на дороге в вечность. Исходя из такого видения, даже доминирование «Чикаго», выдавшего два грандиозных сезона, нисколько не напрягало – все понимали, что у этого феномена ограниченный срок действия. А в следующий раз подобное можно будет увидеть, быть может, через сотни лет.
