Сербский вратарь «Ростова» Деян Радич тяжелее всех пережил первую половину сезона: после одного из столкновений в матче с «Тереком» ему была удалена почка. На прошлой неделе 31-летний футболист много улыбался и интересно рассказывал – о заработках на стороне, отказе от роскоши и договорных матчах в российском футболе.
Здоров
– Интервью с вами можно начинать только с одного вопроса: как вы?
– Нормально. Жара мешает, как и всем. Но никаких проблем не чувствую – живу нормально, как и жил. Немножко тренируюсь, немножко отдыхаю.
– То есть вы здоровы?
– Вообще. Как будто ничего и не было.
– Когда вас ждать на поле?
– Трудно сказать, потому что травма специфическая. Это не мышца и не колено, когда можно сказать: через месяц возвращаешься. Я тренируюсь и сдаю анализы: какие-то раз в неделю, какие-то – пару раз, до нагрузки, после нагрузка. Сейчас надо полностью узнать организм, понять, куда он движется, и потом возвращаться. С врачами я общаюсь каждый день – уже надоело, если честно. Хочется все это забыть, уйти в сторону, выйти тренироваться и играть. Но у меня семья – надо быть аккуратным. Так что когда вернусь, неизвестно. Может, через 20 дней. Может, в конце сезона. А, может, и на сборах уже.
– А мне рассказывали, что вы уже сыграли свой первый матч после травмы.
– Было. Мы посетили один детский дом и провели матч – дети против болельщиков. Я сыграл за детей – минут десять. Отстоял на «ноль», мы выиграли 2:0. Дебют, можно сказать. Ощущения приятные. Больше на детей смотришь, чем сам играешь. Они радуются, бегут куда попало. Когда дети радуются, это хорошо, это правильно.
– Где была ваша семья, когда с вами случилась беда?
– Жена и дети были здесь, в Ростове. Когда все случилось, приехала мать. Чтобы помочь жене, она одна все не успевала. У меня два сына и сейчас жена беременна – ждем дочку. Ждем ее в октябре.
– Трое детей – это круто! И редко.
– Да, причем не только в России – это везде редко. Но так и должно быть. Если хотим как народ развиваться, мужчина и женщина должны оставлять после себя троих, четверых детей – больше, чем было их самих. Не знаю, как в России, но у нас в Сербии население уменьшается каждый год. Потому что менталитет изменился.
- Кем сейчас хотят стать ваши сыновья?
– Им сейчас три и четыре года. У них меньше года разницы: один 8 августа родился, другой – 13-го. Сейчас хотят быть Бен 10 – это такой герой мультика, у которого есть какие-то часы, он кнопку наживает и становится каким-то зверем или еще кем-то. Я весь день смотрю мультики – вместе с ними. У нас дома два телевизора и компьютер – бывает, что все это одновременно показывает мультики. Да-да, даже компьютер. Они уже знают, что можно залезть на YouTube и посмотреть мультик там.
Подоконник
– Почему прошлый сезон в «Ростове» вам не удался?
– Я сыграл сначала пять туров. По-моему, сыграл неплохо. Но в пятом туре мы в Нальчике пропустили пять голов. Причем совсем по игре – нам тогда еще пять могли забить. После той встречи Протасов меня убрал из состава. Результата не было, любая перемена приветствуется – что я могу сказать? Амела (Антон Амельченко – Sports.ru) встал в ворота, результат пошел – значит, тренер все правильно сделал.
– Вы приехали сюда на Mazda 3. Ваша машина или клубная?
– Моя.
– Довольно скромная.
– Да я вообще не болею машинами! Я необычный футболист. Я думаю так: в первую очередь своей семье надо создать нормальную жизнь.
Мое детство было очень трудным. Мой отец – столяр, мы жили на то, что делали все подряд из дерева. До 24 лет, до тех пор, пока не попал в Россию, я каждый день работал с ним. Утром я тренировался, а днем шел работать. В Сербии за футбол платят мало, а иногда и вообще не платят. Я был молодой и никому не нужный, а жить-то на что-то надо. Один раз случился анекдот. Утром потренировался, а потом пошел вместе с отцом делать подоконник в каком-то кафе. И в это самое кафе зашел главный тренер моего клуба. Увидел меня, протер глаза и спрашивает: «Деян, это ты?» – «Я». – «Ты что тут делаешь?» – «Работаю». Вызвал меня в офис на следующий день и спрашивает: «Ты что, дурной? Ты же талантливый». – «Талантливый, но мне жить не на что». Неплохой анекдот, да?
– Более чем.
– У нас дом: две комнаты спальни и зал. В зале мы работали, в спальнях жили, бизнес потихоньку развивался. Отец год назад умер, но сейчас я его дело продолжаю. А раньше у нас была одна машина – 25-летний грузовик. Мы его забивали полностью и выглядело это так, как будто по улице едут только шкафы, даже колес видно не было. Зато у меня бывали деньги, в отличие от своих сверстников. И слава Богу. Пока сам чего-то не добьешься – человеком не станешь.
– Сколько же вам платили в Сербии?
– Когда я только перешел из молодежного состава в основной, зарплаты не было вообще. Потом подписал контракт на 200 немецких марок. И мы как раз тогда только купили дом, участок и работали. Вот я и работал. Десять лет. Я и сейчас из дерева все что угодно могу сделать. У меня дома остался небольшой завод: на нем работают десять человек. Все это ведет знакомый парень.
Так к чему я все это говорю: я ушел немного в другую сторону. Я не покупаю дорогие машины или дизайнерские вещи. Жена – так же. Мы живем такой же простой жизнью, как и раньше. А деньги я вкладываю. В Белграде я открываю сейчас маленький спортивный центр: крытое искусственное поле, фитнес, кафешка – неплохо все. Открываю вместе с Николой Йоловичем – он в «Торпедо» раньше играл. Нет, Никола не играет больше. Он немного занимается футболистами, мы строим с ним 12-квартирный дом, спортцентр – всего понемногу. Мы знакомы 20 лет. Живем в Сербии в соседних домах.
Так вот когда я все это разовью, когда обеспечу своих детей, тогда и смогу пошиковать. Куплю часы, машину и остальное. Как у нас говорят, если хочешь быть королем, твой отец должен быть королем. Кем ты родился, тем и будешь всю жизнь.
– Самая дорогая машина, которая у вас когда-либо была?
– В 2000 году купил Audi A4. Она тогда стоила 10 тысяч евро, очень серьезная сумма. Я молодой был – хочу, хочу, хочу. Каждый день отцу надоедал, в итоге мы вынесли из дома последние деньги, и он мне ее купил. Потом я и понял, что тратить деньги надо не на это. Играя в России, я зарабатываю достаточно. Но недостаточно для того, чтобы шиковать и при этом строить будущее. Либо шиковать, либо строить будущее. Я выбрал второе.
Подчиненные
– Ваш первый российский клуб – «Алания». Сколько платили там?
– Сумма была маленькой. Меньше 1000 долларов. В Россию я пришел делать имя и делать деньги.
– Говорят, низкие зарплаты в балканских странах – первая причина обилия договорняков. Футболисту, который зарабатывает 500 евро в месяц, звонят игроки на тотализаторе, просят заработать красную карточку или пенальти в обмен на гонорар, в десять раз превышающий зарплату.
– В России тоже такое есть. В России есть деньги, но есть и договорняки. Денег всегда мало. Это зависит от человека: если совесть у тебя есть, заниматься этим не будешь.
– Вам с такими предложениями звонили?
– Бывало.
– И в России – тоже?
– Конечно.
– Чтобы поддержать вас, в Ростов специально прилетал Юрий Красножан – ваш бывший тренер по нальчикскому «Спартаку». Спустя какое-то время его уволили из «Локомотива».
– Я переживал, конечно. Но не особо. Потому что знаю, что у Анатолича все получится. Это минус только для «Локомотива» – потерять такого тренера. Тем более, русского. Но он свою дорогу держит.
– Красножана уволили после матча с «Анжи», который у многих вызвал подозрения. Когда вы играли в Нальчике, вашу команду подозревали в том, что она далеко не всегда играет честно.
– Я скажу так: в России бывает такое, когда не все решают тренеры и футболисты. Мы все подчиненные люди.
– Что вы имеете в виду?
– Я ответил на ваш вопрос.
Смысл
– Когда случилась ваша травма, как вас поддержал клуб?
– Я сначала хочу сказать, что болельщики «Ростова» меня про-о-о-осто безумно поддерживали, сумасшествие! Они три дня стояли под окнами больницы, с флагами, с баннерами на сербском языке. Все медсестры забирались на окна, чтобы посмотреть на это. Даже милиция приходила, чтобы их оттуда увести. Большое спасибо болельщикам. Потом из клуба приходили – все. И Виктор Гончаров, президент клуба, и другие руководители. Предлагали самые разные варианты, как быть дальше. В итоге договорились, что продлят контракт еще на год – у меня в этом году он заканчивался, – а дальше будет видно. Думаю, это лучший вариант.
– Поддержать вас деньгами пообещал и «Терек».
– Да, было. Они перевели деньги.
– На что их потратите?
– Я сейчас был в Германии, прошел курс лечения. У меня такая ситуация, что эти деньги могут понадобиться через 20, 30 лет. Не дай Бог, конечно. Но должен быть готов к этому.
- С Зауром Садаевым вы общаетесь?
– Садаев звонил несколько дней назад. Спросил, как дела, как себя чувствую. Пару минут поговорили. Я уже много раз говорил: зла на него не держу, какой в этом смысл?
– Вам вот-вот привезут защиту. Что она собой будет представлять?
– Эту защиту я делал в Бремене. Иван Класнич посоветовал. Но у него проблемы были посерьезнее: у него была трансплантация почки. В центре, который он порекомендовал, делают защиты. Измеряли меня, на днях должен получить. Это комбинезон: узкие велосипедки и майка, а на боку приклеена карбоновая защита.
– После травмы у вас изменились отношения с супругой? Она стала трепетнее к вам относиться?
– Да нет. Я же мужчина. Жена удивила тем, что сама хотела, чтобы я продолжил играть в футбол. Обычно они по-другому: «Ну, не надо, ну зачем?» У жен всегда свое мнение – они всегда стремятся к власти, но, когда ее получают, не знают, что с ней делать.
– Как воспринимают случившееся ваши сыновья?
– Дети думают, что папу случайно ударил его друг на игре. Но в больницу они приходили, видели, что папе больно. Старший сын, когда уехал в Сербию, собрал всех родственников и говорит: «Папу ударил друг. Поэтому когда будете его встречать в аэропорту, не прыгайте на него – нельзя». Объяснил всем, что крепко обнимать меня при встрече нельзя.
– После этой травмы вам стал известен ответ на давний вопрос о смысле жизни?
– Ответ крутится где-то вокруг семьи. Ну и очень важно чего-то добиться. Чтобы не было такого: жил, работал за какую-то зарплату и – все. Первая задача мужчины – создать семью и содержать ее, а сейчас это очень непросто. Вторая – добиться чего-то. Чтобы через тридцать лет ты сел в кресло и сказал: «Все, теперь я спокоен». Я к этому и двигаюсь
