На 75-м году жизни скончался один из лучших боксеров всех времен, чемпион мира в тяжелом весе (1964–1966, 1974–1978) Мохаммед Али. Борис Валиев вспоминает свои встречи с великим чемпионом и расказывает несколько показательных историй о нем.

«Ве-ли-чай-ший»

Наверное, как и подобает любой великой личности, Мохаммед Али у каждого свой. В том числе у тех, кто ни разу не видел его воочию. Мне повезло: я видел, правда, уже тогда, когда его уже многие называли не только живой легендой, но и, увы, из-за прогрессирующей болезни Паркинсона, живым трупом. Первый раз – 19 июля 1996 года на Олимпийском стадионе в Атланте, где ему доверили зажечь огонь XXVI летних Игр. «Самый яркий эпизод церемонии», как на следующий день написали многие газеты, получился, на самом деле, зрелищем тяжелым. Трясущимися руками подносил Али факел к капсуле с огнем, потом с таким же видимым усилием – к чаше. Показалось даже, что он может не справиться с этой нетрудной задачей, но, к счастью, справился…

«Считаю, что это было неуважительно к атлетам, участвовавшим в Играх. Был бы я среди них, счел бы это пощечиной. Он стоял перед ними и трясся. Все тело ходило ходуном. Разве мало в Америке людей, выигравших две, три, четыре золотые медали? Зачем показывать всему миру инвалида? Если бы я был в таком состоянии, моя семья никогда бы не позволила мне так позориться. Это ведь еще и боксу оскорбление. Что о нашем виде спорта люди подумают? А его не бокс так уделал. Это его собственная жизнь его же и наказала. Собственная жизнь и вот это: «ве-ли-чай-ший». За все платить приходится», – так потом прокомментировал увиденное бывший соперник Али в ринге Джо Фрезер.

И совсем иного мнения оказался другой знаменитый оппонент Мохаммеда Джордж Формен:
«Я в свое время часто встречался с ветеранами войн, – сказал он, – это были люди с тяжелыми ранениями, ампутанты. И не сказал бы, чтобы мне в их присутствии было как-то не по себе. Герои в жалости не нуждаются. Они приносят себя в жертву чему-то высшему. Так и с Мохаммедом. В то время, как другие сновали туда-сюда, зарабатывали деньги, продавая какую-нибудь кока-колу, он вышел и громогласно заявил: «Хочу, чтобы, глядя на меня, мой народ чувствовал себя лучше. Я сильный, красноречивый, отлично выгляжу. Пусть мои люди учатся у меня чувству собственного достоинства. Есть глобальные достижения, которых мы никогда не достигли бы без таких людей. Пройдут годы, Мохаммед Али умрет, но его жизнь останется примером того, как, выйдя из ничтожества, можно стать мужчиной. Чего его жалеть? Надо было бы жалеть нас, если бы у нас не было Мохаммеда Али».

Людское цунами

Как тут не вспомнить слова самого Али, представляющиеся очень точным попаданием в его собственный характер человека, который сделал себя сам:
«Невозможно – это всего лишь громкое слово, за которым прячутся маленькие люди, – уверял он, – им проще жить в привычном мире, чем найти в себе силы что-то изменить. Невозможное – это не факт. Это всего лишь мнение. Невозможное – это не приговор. Это вызов. Невозможное – это шанс проявить себя. Невозможное – это не навсегда. Невозможное возможно!»

…Второй раз журналистские пути-дороги свели меня с Али через четыре года, на Олимпийских играх в Сиднее. Шел очередной день боксерского турнира. Я сидел в ложе прессы, и говорил по телефону с находившимся в VIP-зоне рядом с рингом Костей Цзю. Договаривались о «Прямой линии» с читателями «Советского спорта». Как вдруг словно мощный электрический разряд прошел по трибунам – толпы зрителей огромной людской волной покатили вниз с верхних мест. Как в трюках со складывающимися костяшками домино, когда темное поле на глазах превращается в белое, трибуны вмиг опустели. Все столпились внизу.

И тут я увидел того, кто взорвал зал – Мохаммеда Али с его немногочисленной свитой. Инстинктивно, сам не понимая зачем, тоже рванул вниз… Опомнившиеся работники службы безопасности, волонтеры и прибежавшие откуда-то им на помощь полицейские начали разгонять народ, вытесняя всех обратно на трибуны. Однако меня почему-то не трогали (наверное, потому, что на мне, помимо аккредитационной карточки на груди, была куртка сборной России – точно такая же, в каких наши секунданты выводили боксеров на бои, и меня, видимо, приняли за тренера). Воспользовавшись этим, кинулся за Али, которого повели в подтрибунное помещение, а потом юркнул вслед за ним и его свитой в какую-то служебную комнату, по-прежнему, не зная, зачем. На меня с удивлением и даже некоторым подозрением смотрели, но никто ни о чем не спрашивал.

Это было какое-то странное состояние: по горизонтали я был в двух шагах от Мохаммеда, а по вертикали – на космическом отдалении от него. Хотелось о чем-то у него спросить или просто попросить автограф, но понимал, что он просто физически не смог бы ни ответить, ни расписаться. Поэтому пришлось тихо удалиться, сделав «мыльницей» несколько кадров на память.

Недолго гнал велосипед

Но самым ярким и запоминающимся по эмоциональному воздействию на меня получилось наше третье и, видимо, уже последнее с ним свидание, случившееся восемь лет назад. Но о нем чуть позже.

Спасибо тем, кто изобрел велосипед: не было бы велосипеда, не было бы в истории бокса Мохаммеда Али. Шутка, естественно, тем более что благодарить, скорее всего, надо безымянного воришку, которому в один прекрасный январский день 1954 года приглянулся велосипед Кассиуса, опрометчиво оставленный тем на несколько минут у входа в магазин. Это был долгожданный мамин подарок на день рождения, и его пропажа стала для 12-летнего пацана трагедией. Весь в слезах подбежал он к полисмену, чтобы сообщить тому о краже, но пока рассказывал, обида переросла в ярость. Слезы быстро высохли. «Если найду вора, изобью его до неузнаваемости», – пообещал он служителю порядка, а в ответ неожиданно услышал: «Сначала надо научиться драться – приходи завтра в боксерский клуб «Колумбия Джим».

«Такому боксеру не стыдно проиграть»

В 1969 году советский боксер, олимпийский чемпион Мельбурна-56 в весовой категории до 75 кг Геннадий Шатков издал автобиографическую книгу «Большой ринг», в которой, зная уже о громких достижениях Клея на профессиональном ринге, так рассказал о своем поражении 18-летнему Кассиусу в четвертьфинале Игр-60 в Риме:
«Клей, используя свое преимущество – длинные руки, – держит меня на дистанции, доставая одиночными ударами. Я же его не достаю издали. Пытаюсь войти в ближний бой. Но Клей встречает меня резкими ударами с обеих рук… В перерыве слышу, как тренер говорит: «Работай вплотную, атакуй». Это я и сам понимаю, но как? Пятнадцать сантиметров преимущества в росте сказываются. Второй раунд прошел так же. Несколько раз мне удалось вызвать Клея на атаку и встретить ударом справа. Но он легко держит удары. Вот где нужны пять килограммов веса! Клей предпочитает набирать очки издали. Я проигрываю. Проигрываю, как средневес отличному полутяжеловесу. Жму Клею руку. Такому боксеру не стыдно проиграть».

Скажем больше, 28-летнему средневесу Шаткову, заявленному в состав команды по какому-то более чем странному решению в категорию до 81 кг, пришлось в этом бою боксировать, по сути, с тяжеловесом (Кассиус к тому моменту уже перерос полутяжелый вес и с трудом его «делал», сгоняя лишние килограммы). Как бы там ни было, шансов у него не было, как и у трех других соперников Клея на той Олимпиаде. В финале американец, на счету которого до приезда в Рим было всего 39 боев, камня на камне не оставил от защитных порядков четырехкратного чемпиона Европы, бронзового призера Олимпиады-56 поляка Збигнева Петшиковского, чей послужной список насчитывал тогда уже более 230 поединков.

На церемонии награждения Клей прямо на пьедестале исполнил сумасшедший победный танец, и следующие 18 часов не расставался с медалью. Ходил весь вечер по фешенебельной римской улице Ването, показывая всем свою награду. Даже спать с ней лег.

Сегодня, если верить рассказам Мохаммеда Али, эта медаль покоится где-то на дне реки Огайо (по другим источникам, в одном из сточных люков Луисвилла) Выбросил ее туда в порыве бешенства сам хозяин, после того, как его, олимпийского чемпиона, не пустили в один из городских ресторанов с табличкой «только для белых».

Даже если эту историю придумал (а потом от частого повторения поверил в нее сам) Али, звучала она настолько правдоподобно, что многие до сих пор называют этот эпизод стартовой точкой в новой жизни тогда еще Кассиуса Клея. Олимпийская победа в действительности перевернула его внутри, повысила самомнение до заоблачных высот, заставив больше не мириться с тем, что раньше хоть и было неприятной составляющей его жизни, но воспринималось, как данность.

Да и медаль где-то, действительно, потерялась – ее заменил дубликат, который во время Олимпийских игр 1996 года в перерыве баскетбольного матча между командами США и Югославии ему вручил президент МОК Хуан Антонио Самаранч.

От клоуна до национального символа

В июне 1978 года Мохаммед Али прилетел в Москву, после которой посетил Ташкент. По приглашению, как было объявлено, советских спортивных организаций, и негласному желанию руководителей СССР привлечь его к раскрутке грядущих Олимпийских игр-80.

За три месяца до этого он лишился двух чемпионских поясов по версиям WBC и WBA, неожиданно проиграв по очкам в 15-раундовом бою Леону Спинксу.

К тому времени профессиональная карьера Величайшего была практически завершена. За спиной было уже 58 боев, включая четыре самых знаменитых, по мнению специалистов.

Два – с Джо Фрезером: первое поражение в карьере 8 марта 1971 года и победный «триллер в Маниле» 1 октября 1975 года, который сам Мохаммед назвал «поединком смерти». Фрезер, снятый секундантами после 14-го раунда, требовал тогда в больнице включить свет, который, на самом деле, был включен – Джо не видел этого из-за затекших от пропущенных ударов век.

И, наконец, первый поединок против Сонни Листона 25 февраля 1964 года, в котором, победив техническим нокаутом в седьмом раунде, Мохаммед Али, бывший тогда еще Кассиусом Клеем, завоевал свой первый чемпионский пояс.

Кто бы мог подумать тогда, что уже очень скоро, вернув, кстати, себе в матче-реванше против Спинкса чемпионский пояс, Величайший будет также искренне говорить о том, что «Россия угрожает всем религиозным народам мира» и призывать к бойкоту московских Игр! Что ж, в этом весь Мохаммед Али, тот кто, начав в Америке свою карьеру клоуном, а продолжив антигероем, умудрился закончить национальным символом. Сто раз правы те, кто утверждал, что, наверное, ни одному человеку в истории, кроме Мохаммеда, не удалось перековать столько ненависти по отношению к себе в такое количество самой бескорыстной и искренней любви.

На плече с сержантом милиции

В программе визита Али в Москву были три показательных двухраундовых боя с ведущими в то время советскими тяжеловесами – Петром Заевым, Евгением Горстковым и Игорем Высоцким.

– Так получилось, что когда они разминались, я находился вместе с ними в раздевалке, – рассказывает обладатель двух бронзовых олимпийских наград, трехкратный чемпион Европы Виктор Рыбаков. – А мы тогда ничего не знали о профессиональном боксе (это вообще был для нас каким-то потусторонним миром), не говоря уж о его «кухне» – срежиссированных спектаклях, показных разогревающих публику «драках», жестких словесных перепалках, устраиваемых участниками накануне боев. Мохаммед воспринимался нами, как супермен, сильнее которого не существует на свете. Казалось, что он может нокаутировать на первой секунде, на второй – в любой момент, когда захочет… Естественно, в этой связи в раздевалке царило заметное напряжение. Даже такой балагур и весельчак, как Женя Горстков, и тот молчал, тупо разминаясь. Игоря Высоцкого прошиб холодный пот, а Заева я вообще не видел – он где-то растворился в углу раздевалки.
И вот за несколько минут до выхода Петра на ринг вдруг с грохотом распахивается дверь и в раздевалку влетает Али. В халате, в перчатках и со звериным оскалом на лице. На одном его плече висит, ничего не понимающий наш сержант милиции, у которого сваливается на пол фуражка, на другом – какой-то американский тренер. Рядом врач, два секунданта… Возня, потасовка… Али сбрасывает всех, подбегает к обалдевшему Заеву и проносит перед его лицом пять-шесть разрезающих воздух молниеносных ударов.. Немая сцена, шок! Когда свита Али все-таки вытолкнула его за дверь, ужас застыл на лицах наших боксеров: никто из них раньше такого не видел.
Но это еще не вся история. Когда после боя я спросил у Высоцкого, который отбоксировал агрессивнее своих товарищей: « Ну, как Мохаммед?», он ответил: «Неплохой боксер». 

Луч света

Осенью 2007 года я работал на чемпионате мира по любительскому боксу в Чикаго. Это был шестой чемпионат мира подряд, который на тот момент довелось освещать, но нигде даже близко не было такой церемонии открытия, какая предшествовала этому. Ее провели в знаменитом театре «Чикаго», находившемся в километре от отеля, где проживали все команды. Причем организаторы не стали привозить туда участников на автобусах, как это традиционно делается, а, перекрыв движение транспорта, устроили парад, пешее шествие команд с национальными флагами от отеля до театра, некую «красную дорожку», поскольку обе стороны улицы вмиг заполнили очень позитивно настроенные горожане.

Я шел вместе с ребятами в колонне и видел, какая гордость распирала этих пацанов, никогда раньше ни с чем подобным не сталкивавшихся. Они махали руками приветствовавшим их чикагцам и чувствовали себя звездами.

Но самое главное было впереди. В театре. После короткой и очень динамичной программы церемонии в зале неожиданно потушили свет, а через несколько секунд откуда-то из недр сцены вылетел мощный луч света, выхвативший в темноте один из балконов, на котором, подняв руку, стоял… Мохаммед Али. Как бог перед паствой. Он на самом деле был богом для этих нескольких сот мальчишек. Вряд ли кто-то из них видел его наяву раньше, но благодаря именно ему многие из них пришли в бокс – с мечтой стать похожими на него. И казалось, что этот луч света идет от него.

После секундного оцепенения зал грохнул аплодисментами, не смолкающими не меньше десяти минут. Скандируя «Али! Али!», они не хотели его отпускать. Это было потрясающее зрелище. До комка в горле, до слез, и я благодарен судьбе за то, что мне довелось это увидеть.

Борис Валиев